Твой папа сказал, утешая меня после бессонной ночи: «Ничего, скоро будет полегче. Тяжело только первые двадцать лет». Невероятно оптимистично. Иногда я думаю, если бы не юмор, мы бы не выдержали такой проверки сил, нервов, чувств и отношений.
Два месяца
Отмечать у меня нет сил. Желания закончились. Не хочу даже сладкого. Вчера ты шесть часов подряд не сходила с моих рук. Глубоко за полночь мы рухнули в кровать. Уже в четыре утра ты меня громко позвала, но я очнулась не сразу. А когда подала признаки жизни, оказалось, что я зажала в руке намертво твой слюнявчик. Откуда он взялся?
Опасаюсь за свое психическое состояние и здоровье всех домашних. Например, твой брат вчера вечером дважды выбегал на улицу. Заворачивал тебя в одеялко и качал-качал-качал! Но ты просыпалась сразу, как попадала домой. Папа тоже пытался увлечь: пел, танцевал, убаюкивал – безрезультатно.
В итоге вчера вечером мы мысленно трижды сдавали тебя в теплый дом. Причем только дважды забирали обратно. Твой папа прочитал в интернете про Дом малютки. Сообщил, что такие дома только в России. И добавил грустно-грустно: «Если я ее тут, в Грузии, куда-то сейчас сдам, то меня покажут по телевизору». Не особо принято на Кавказе отказываться от детей. Даже таких, очень уж активно достающих родителей. Как видишь, черный юмор тоже присутствует. В общем, ты нас держишь в тонусе.
Немного о режиме
Все в доме подчинены тебе. Я вообще в твоем безраздельном владении. Ты научилась меня отличать от других. Не знаю, как ты это делаешь, ведь пока активно с нами не коммуницируешь. Но тебя уже не обманешь, маму и еду ты прекрасно осознаешь.
Наша ночь делится на периоды. Самый мною любимый – с двенадцати ночи до половины четвертого утра. В это время квартира напоминает поле битвы: везде разбросаны твои вещи и игрушки, а мы спим! Причем, кто где упал, там и нашел ночлег. И, поверь, это спасительное время. Реабилитация. Потом ты просыпаешься каждый час. А как же иначе? А титька? А вдруг щеки похудеют?
Кстати, до этого часа ночи надо дожить, добежать, доползти. Днем ты должна тоже спать. Это слово какое-то отвлеченное «ДОЛЖНА». Никому ты ничего не должна! И ты не спишь. Качать на руках мне тебя уже тяжело, ты весишь четыре с половиной кг. Поэтому я пошла на хитрость. Недавно придумала позу, в которой ты замираешь. Кладу тебя на себя - живот к животу. И ты так засыпаешь. В это время я могу посмотреть телевизор или что-то почитать. Вчера я так устала, что заснула с тобой. Было стыдно, когда вошел твой папа - я спала с распахнутым ртом. Красиво, наверное, невероятно. Спасибо, дочь!
Ближе к утру я забираю тебя в свою постель. И мы спим вдвоем, папу прогоняя на диван. В это время ты неспокойно дремлешь: постоянно ворочаешься, кряхтишь и просишь есть. Открываешь глаза, требуешь внимания. Но я не покупаюсь на твои провокации – тихонечко качаю, обнимаю, укутываю, даю титьку и всячески показываю, что НОЧЬ ВООБЩЕ-ТО!
И с утра, когда меня уже замучило твое кряхтение, я архиосторожно отползаю, чтобы по-быстренькому сгонять в душ. Возвращаюсь. И что я вижу? Ты спишь! Нет, ты дрыхнешь без задних ног! Оказывается, это я тебе мешала спать всю ночь. И теперь, без родителей ты, наконец, можешь отдохнуть и выспаться на огромной кровати.
Новая фамилия
Это случилось в твой первый месяц. Когда мы вообще не понимали тебя. А ты нас. Четыре человека (я, твой папа, брат и одна из сестер) с двух до четырех ночи по очереди бегали по улице с маленьким кульком. В кульке была ты. Кричала на весь район. Соседи с утра спрашивали, мы ли это плачем? Мне было стыдно. Скажут еще: что эта русская делает с ребенком? На улице ты хотя бы засыпала. Папа сделал вывод: «Моя дочь - уличная женщина». А я придумала тебе новую фамилию. Если когда-нибудь захочешь взять псевдоним, вспомни о ней. Так мы тебя называем довольно часто – Забибикалашвили!
О папе
Мне приснился тяжелый сон. Не кровавый и не остросюжетный. Нет. Все гораздо страшнее. Мне показалось, что у тебя нет папы.
Не знаю, что диктует мне подсознание. Но я проснулась со страхом за тебя и чувством вины. Перед твоей старшей сестрой. Я сознательно много лет назад лишила ее отца. И все эти годы старалась делать вид, что он нам не нужен. У меня была карьера, были деньги на ее достойное образование, на шмотки, гаджеты и развлечения. Сейчас понимаю: я врала и себе, и ей. Да, у Тани есть многое из того, что не имеют порой девочки в полной семье. Есть и любовь большой семьи. Она не одна. Но это не заменит того тепла и любви, защиты, поддержки, опоры, что мог бы дать ей отец.
У меня к тебе одна просьба. Я попытаюсь изложить без нотаций. Никогда не заводи семью, не проверив свои чувства и не поняв надежность мужчины. Не торопись. Для детей нужно созреть. Не соверши мою ошибку. Будет больно твоему ребенку, а значит, больнее в тысячу раз тебе самой.
Когда Таня была маленькой и ничего не понимала, я ночами просила у нее прощения. А она, двухлетняя малышка, веселая, щекастая, непосредственная и забавная, заглядывая в глаза всем моим друзьям, звала их папой. В надежде на отклик. Мое сердце кровоточило. А потом я сжала зубы и закусила удила: старалась быть и женщиной, и мужчиной. И во многом преуспела. Но не смотря на все, чего я достигла и что дала твоей сестре, чувствую, что совершила преступление по отношению к ней и к ее отцу. Это не смыть, не купить, не исправить. У тебя замечательная сестра, я горжусь ею. Но всегда буду перед ней виновата.
Я вижу, как любит тебя твой папа. У него размягчается взгляд в твоем присутствии. Мурашки бегут по коже, когда большой неласковый мужчина с умилением целует твой животик и щиплет щечки. И я понимаю, что для тебя не будет никого, кто бы так тебя любил. Безумно. Нежно. Самоотверженно.
P.S. Предмет моей невероятной гордости - это твои щеки. Пухлые, сладкие, наливные. Дело в том, что ты родилась очень маленькой и худенькой. Всего два кг и двести граммов. Торчал один грузинский нос.
Я боролась за тебя: массаж, солнечные ванны (южное солнце творит чудеса) и грудное молоко. И теперь ты похожа на бурундука. Диснеевского Чипа или Дейла. Папа говорит, что у тебя нет шеи. И это лучшее, что я от него слышала.
